Я помню, как незадолго до его смерти встретил Анатолия у театра. Стоял благоуханный цветочный август. Мы присели на скамейку. В руках мой студенческий друг держал бережно, как ребеночка, пунцовые тюльпаны. «Это кому еще?» — удивился я. «Даме», — в упор, не уступая моей игривости, и как-то просто ответил он. Жена Людмила была для него любимой. В этом — ключ его трагизма. Но об этом — чуть ниже…
Весело, с улыбками и хохотом, легко поговорили мы с полчаса. Потом он поднялся, махнул коротко красными нежными цветами и, торопясь, легко перебежал улицу, удалился, растаял в скверике. Оказалось, я его видел в последний раз. И никакого предчувствия! Только подумал: «Ну и Кыша! (Так мы его звали.) Наивный, как… поэт».
Вот уж никогда не думал, что о нем буду писать воспоминания. Между прочим, на скамейке мы, поддакивая друг другу, без горечи рассуждали о том, что из нас ничего не получилось. «Вот знал бы я, что мне писать стихи — призвание, а тебе, допустим, рассказы, — говорил он, — мы бы этим и занимались. Впрочем, — приостановился он, — мы ведь пишем. А зачем, а кому?» С тем и расстались.
Если мне не изменяет память, первый вечер поэзии, посвященный рано ушедшему от нас поэту Анатолию Кыштымову, по инициативе Ларисы Катаевой, которая и открыла его поэтический дар, состоялся в середине восьмидесятых годов. Проходил он в кафе цокольного этажа гостиницы «Хакасия» в центре Абакана. Под музыку Вивальди, «Лунной сонаты» Бетховена романтические стихи поэта читали артисты Русского драматического театра. При таком антураже поэзия Кыштымова казалась как будто вновь рожденной, высоко одухотворенной. Удивительной и была!..
Вскоре, уже в декабре 1988 года, в театре «Сказка» состоялся благотворительный концерт, организованный Хакасским отделением Всероссийского фонда культуры, посвященный памяти поэта. Известность, популярность Анатолия Кыштымова росла. Знал бы он — только и остается теперь сожалеть…
Вечер открылся музыкальнопоэтической композицией. Актеры тогда еще областного драмтеатра им. М.Ю. Лермонтова Алексей Арыштаев, Татьяна Майнагашева, Анна Туртугешева, Юрий Котюшев прочитали лучшие стихи поэта, строки из его писем. Лирическое музыкальное сопровождение скрипача, преподавателя Абаканского музучилища Александра Кноблоха, песни на слова поэта в исполнении актеров театра «Сказка» Анны и Виктора Рычковых усилили восприятие поэзии Анатолия Кыштымова. Затем выступили друзья поэта — Лариса Катаева, Александр Кноблох и автор этих строк.
Для всех открылись новые, ранее неизвестные грани его творчества. Многие впервые узнали о том, что Анатолий был не только талантливым поэтом, но и не менее одаренным художником-графиком. Поразили зрителей самодельно переплетенные и проиллюстрированные поэтом личные книжки стихов. Была высказана идея по возможности сохранить это удивительное оформление при издании сборников стихов поэта. На примере поэзии Анатолия Кыштымова можно и нужно воспитывать литературный вкус молодежи, развивать ее чувство прекрасного.
…Познакомились мы с Анатолием в Абаканском пединституте в 1972 году, на первом курсе филфака. Простой. Ироничный и смешливый. Он не терпел манерности в людях, высмеивал неискренность, официальность отношений. На этом сошлись.
Мы часто сидели вместе на лекциях. Почему-то особенно на скучных лекциях хорошо было сочинять какие-то стихи. Он писал. Я писал. Потом обменивались, пряча взгляд от преподавателя. Высмеивали друг друга. Тыкали друг друга в бок кулаками. Мои стихи были правильные, но не трогали даже меня самого. А его, я это хорошо осознавал, были удивительно завораживающие, очаровательные. Бывало, он подцепит меня на перемене, прочтет что-то свое. Потом смотрит ожидающе — смеющимися глазами. Чаще я горячо хвалил его. «Во!.. — расхохочется он. — Так уж я тебе и поверил. Белинский что ли?» И я гнался за ним, уже убегающим.
Как-то я услышал от него стихотворение (полностью сейчас не помню), но одна строка запала в душу. Она тогда меня и остановила: «Нырял во хмель твоих колен». «Как это здорово! — сказал я ему. — Это же на уровне Есенина. Я не шучу!» — «Во, загнул!» — услышал я его как будто сомневающийся ответ. После этого я стал собирать его стихи — самые лучшие, на мой взгляд. За четыре институтских года набралось у меня 70 стихотворений. Я ему не раз об этом говорил. И вот как-то он предложил мне: давай, мол, я эти стихи сделаю книжкой с рисунками и тебе подарю.
Я был не против. Я уже знал и не раз видел, как он сам выпускает свои книжки с прекрасным каллиграфическим почерком, с рисунками, которые, как и стихи, передавали настроение. Тут он был похож на Лермонтова. Как он рисовал! Собрал я бережно хранившиеся листочки с его стихами, написанные то его рукой, то переписанные моей, и отдал ему. Знал, он исполнительный. Так хотелось увидеть его стихи в книжечке с выходными данными «Сампич» («сам пишу, издаю, читаю»). Так он подписывал свои выпуски стихотворений. Какие рисунки, волновало меня, он придумает к стихам, как их расположит на страницах? Но шли месяцы, Анатолий затягивал дело, все говорил: «Конечно, сделаю!» Потом уже я и перестал просить, обидевшись. Но надеялся: никуда не денется! Так и пропало все, что собирал я у него за время студенчества. Это был удар, как будто я потерял дорогое: и его, и плоды его удивительного труда.
Когда узнал, содрогнувшись, о его внезапной смерти, как я сожалел о том, что отдал ему эти семьдесят стихотворений! Это было бы и мое достояние, и достояние того же Хакасского республиканского издательства, которое спустя годы подготовило к выпуску первую книгу стихов Анатолия Кыштымова. Какие-то самодельные книжечки остались от него у жены Людмилы, какие-то стихи — в Хакасском отделении Союза писателей, какие-то — у друзей.
Бывало, за день он писал пять, а то и семь стихотворений. Я сам от него слышал, что под койкой дома (в селе Московское Усть-Абаканского района) у него валялось, мол, несколько общих тетрадей, исписанных стихотворениями. А сколько бумажек со стихами носил он в лекционных тетрадках! Говорили, перед смертью он, плача, сжег много стихотворений в печке газгольдера в ванной комнате…
Всякое случается в жизни. Люда не простила ему короткого увлечения, в котором он честно признался ей. Он не смог проглотить этого ее непрощения, не мог и себе простить необдуманного шага. Ведь он любил одну Людмилу! Честное признание, наткнувшееся на женское непонимание, по моему мнению, и толкнуло его к роковому шагу… Но я забежал несколько вперед.
…Помню, пришел в студенческое общежитие на вечер. Были танцы. Зашел в его комнату и от неожиданности попятился. Во всю стену, размером метра два на полтора, над его койкой висел портрет Сергея Есенина, нарисованный черной тушью на белом ватмане. Он его «снял» с фотографии, ставшей настольной у многих почитателей знаменитого поэта. Портрет на ватмане, ручаюсь, был гораздо выразительней и поэтичней, чем сама фотография Есенина.
Удивлять умел Толик и стихами, и рисунками. «Нарисуй мне моего любимого поэта Лермонтова», — тут же попросил я его. Он согласился, но просьбу не выполнил — надвигалась сессия. После танцев заходим в комнату — ба-а! Стена голая, портрет на ватмане «увели».
Окончание следует.
Валерий ПОЛЕЖАЕВ
Фото из открытых источников