Забавно, что почти все, написанное мною для этой колонки, по итогу складывается в одну большую историю, этакую сагу, вроде прустовской, с тем только отличием, что мои тексты скорее напоминают журналистскую поденщину, нежели классическое художественное повествование. Но, несмотря на это, в материалах можно выследить события, которые происходят в моей жизни в тот или иной момент или в ту или иную неделю — газета ведь наша «семидневница». Вижу, что «Поколение next» — это диковинная комедия, и повествование в ней идет параллельно моей бытовой линии жизни.
Еще при свете солнца церковные колокола Градо-Абаканского храма святых равноапостольных Константина и Елены разнесли по воздуху, как мне показалось, такую печальную мелодию, что я, проезжая по улице Пушкина на автомобиле, прикрыл глаза в молчаливой усталости. Это было вчера в обед, и меня они чем-то поразили, не знаю — чем, отвлекли от сиюминутных дум, потянув настроение к еще более глубокой бездне. Последние месяцы я жажду перемен, хочется нового чего-то, излишне изможден я, ни в коем случае не изнежен.
Однако в этот же день, но уже позже, меня все же вдохновило кое-что, вернули в состояние покоя визит в Абаканскую епархию и беседа с отцом Андреем. Предмет разговора все же был отвлеченным, не темой нынешнего материала — мы говорили о благотворительной помощи священнослужителей. Они ее оказывают людям, погрязшим в отчаянии, малоимущим, зависимым от психотропных веществ, голодным и холодным. И сама беседа, сам ее факт и процесс меня вдохновили, я вернулся в редакцию на подъеме, который, правда, быстро растворился, и снова сознание захватила привычная тоска.
Я помню, как на страницах этой газеты впервые в своей жизни начал рассуждать о стоицизме — древнегреческом учении о спокойствии человека, а значит, счастливой жизни, и я, конечно, помню, что тогда, во время написания текста, был истинно спокоен. Вот только что-то нарушило мой покой уже при построении последнего абзаца в тексте; я засомневался в истинности стоицизма, в себе разочаровался, потому что заранее уже знал, что не смогу вывезти многолетнее обучение.
О стоицизме, кажется, я забыл, забил на него, так и знал, что брошу.
Я помню, как на страницах этой газеты рассуждал о любви, говорил о любимой своей девушке, с которой строил отношения, и помню, как писал о тоске, которая появилась, когда мы с ней расстались. Столько всего за последний год произошло, и, кажется, нет уже ни сил, ни слов что-то писать еще, настолько выдохся.
Она шла вдоль проспекта Ленина, а я возвращался с работы домой. …Такая уставшая, такая недовольная, кажется, девочка. Мягкой и медленной походкой, еле улыбнулась мне, не остановилась, сразу отвернулась. А у меня сердце упало, так хотелось схватить ее за руку и обнять. Она не хочет меня видеть, не хочет слышать, думать обо мне не хочет, а я не знаю — почему. Просто в последний день замолчала, просто пропала, оставив все.
Сейчас я не переживаю, не переживал сильно и во время расставания, просто напала дикая усталость. Когда все это случилось, я истощился. Принял произошедшее, прикрыв глаза, стало тошно. Не нравится мне — три месяца из двенадцати я по-настоящему счастлив. И за эти три месяца нужно бороться.
Кроме того, я полагаю, что стал свиньей. Когда мы встретились на Ленина, был с другой девушкой, она появилась почти сразу же после моего расставания с любимой, и свинья я, потому что понял тогда: если бы любимая дала знак, только бы подмигнула, в миг бы бросил ту, с которой шел под ручку, ту, которой я нравлюсь.
Несколько месяцев назад сказала подруга моей любимой: «Ты только не обижай этого мальчика…» А она обидела.
На этой неделе мне сказали на работе: «Не смей обижать эту девочку, мы тебя сожрем, она хорошая, юная…»
Я понял, что мир этот не станет лучше, единственное, что можно сделать — это не обижать. Никогда и никого. И всегда верить, даже если тебя обманывают, верить, что с твоей стороны никакого обмана быть не должно, мир таким образом не изменить, но это единственное, что в твоих собственных силах.
Владислав КОНСТАНТИНОВ
Фото из открытых источников