Конец декабря 2019 года, морозное утро воскресенья. Редкий день, когда мне, закрывающему четверть и полугодие учителю, можно не ехать в школу, и я с радостью готова устремиться туда, где меня всегда ждут, — в дом мамы.
Дочь собирает гостинцы для бабушки и прабабушки, муж готовит машину к поездке, а я, убирая посуду со стола после завтрака, нечаянно бросаю взгляд на настенный календарь.
— Ну вот, снова заработались и заучились: на календаре всё еще начало недели. Какое сегодня число-то, Катя? — спрашиваю дочь, понимая уже и сама, что именно услышу.
— Двадцать второе декабря, мама. Скоро твой день рождения, между прочим. Про него хоть не забудь из-за школьных елок, — говорит Катюшка и меняет на календаре отметку.
Двадцать второе декабря! Вот ведь что с нами порой творит занятость. Я едва не забыла про один из самых важных дней в жизни своей бабушки Анны. Чудо, что есть время и возможность и мы едем.
— Саша, Катя, едем же скорее! Сегодня у бабушки Анны именины. Надо за тортом заехать.
До девяноста одного года бабушка жила в своем доме далеко отсюда, в Башкирии, в красивейших местах Приуралья, где проходит граница Европы и Азии. Дети ее после окончания школы разъехались во все стороны. Навещали, конечно, но после смерти дедушки в 1995 году бабушка Анна осталась одна. Сама справлялась со всеми делами, держала хозяйство, косила сено, пряла шерсть и вязала невероятной красоты шерстяные вещи. Такие эти вещи были уникальные, что меня, девчонку, в школьные годы в автобусе так же увлекавшие-ся вязанием женщины просили постоять тихонько, чтобы снять, зарисовать узор с варежек или свитера.
Пока бабушка практически не ослепла, она стойко отвергала все разговоры о переезде. Но настал момент, когда нельзя стало откладывать, и в доме моих родителей приготовили отдельную комнату для долгожданного родного человека. Вскоре после приезда у бабушки был день рождения, 93 года, и вся наша большая семья придумывала, как лучше порадовать Анну-старшую. Было решено заказать торт с надписью. Когда в кондитерской узнали, для кого будут готовить, они нам пообещали бесплатный торт на столетний юбилей.
Но в жизни самой бабушки Анны бесплатного ничего не было. Помню наш с ней разговор после того, как прочла ей рассказ «Индия» Виктора Астафьева.
— Ты вот, Анечка, — начала бабушка, — про девчонку эту, Сашу-то, больно трогательно рассказываешь, что в стужу-то по грудь через сугробы шла, когда ей связь, поврежденную фашистским снарядом, надо было восстановить. Жалко ведь ее, сердешную. В войну столько их, молоденьких, погибло, и из моих подруг да знакомых… Меня-то почему не забрали на фронт? Ох, не забрали, а ведь я писала прошение в районный военкомат, хотела уйти хоть санитаркой. И ведь могла бы, образование ветеринарного врача у меня было. На санинструктора вмиг бы переучилась, но не пустили меня. Директор колхоза знал, что я одна из баб и девчонок умела управляться с важной техникой — трактором, а без него бы мы тогда пропали. Деревня и ближайшие усадьбы державшихся особняком единоличников очень далеко от Уфы и от железной дороги стояли, всех мужчин трудоспособного возраста призвали на фронт, кто-то ушел добровольцем. А кормить оставшихся детей и стариков надлежало нам, таким вот девчонкам. Да…
Бабушка помолчала, словно собираясь с мыслями, и грустно вздохнула.
— Про сугробы-то я тебе, Анечка, расскажу. Пришлось нам с Аннушкой, соседкой, десятого марта, в первую весну войны, в районный центр спешно, в ночь, идти. Трактор сломался, а действующая МТС только там до войны была. Вот и брели мы, надеясь отыскать необходимые запчасти. На Урале зимы, ты знаешь, снежные, порой выше окон заметает, и тогда намело хорошо. К снегу и морозу, ночному лесу мы с раннего детства привычные, шли спокойно. Восемнадцать километров и расстоянием стыдно назвать. Я ведь, Анечка, потом, после войны уже, когда ты у нас маленькая была, куда как дальше в несколько раз тебя на руках несла, когда окрестить тебя решила, а церковь лишь в далеких Ирныкшах была. И тяжести твоей на руках не чувствовала. Вот и тогда, в марте военном, одна мысль стучала в висках — скорее вернуться и отремонтировать трактор. Но на обратном пути нас вдруг неожиданно жаркое солнце стало в спину пригревать. И сугробы припекать солнышко начало, и превратились те сугробы в смесь снега с грязью и льдом.
Так мы и шли, продираясь по грудь в этой шуршащей ледяной каше. Сначала даже отвлекать друг друга разговорами пытались, девичьи мечты свои осторожно рассказывали. Женихов мы, слава богу, до войны не нажили, поэтому никого милого не провожали и не ждали. Братьев же всех до единого на фронт проводили, как та твоя Саша-то из рассказа земляка вашего, Астафьева. Да…
Передохнув, бабушка продолжила свой рассказ:
— Соловья баснями не прокормишь, и невозможно долго обманывать себя разговорами. Аннушка моя один раз, оступившись, чуть с головой не ушла в это болото снежное. Вытянула я ее, откуда только силы тогда взялись! Когда, промокшие насквозь и продрогшие до костей, мы наконец-то смогли выбраться на пригорок, то первым делом проверили небольшую, но такую ценную ношу, спрятанную у меня за пазухой. Развернув тряпицу, рассмотрели зап-часть. Названия не помню, Анечка, а вот как она лежит передо мной — сейчас даже вижу. В смазке, блестит. Целая! Осталось только донести и установить. Но нет сил у нас с Аннушкой. Замерзли и стали чужими ноги. Постояв какое-то время, Аннушка закричала: «Нюра, у меня горячая вода по ногам бежит. Откуда тут горячая вода?» Собравшись с силами, я наклонилась к ее ногам, подняла полы тулупа и увидела струйки темной крови, сочившейся по изрезанным ледяной шугой ногам. Чуть погодя и мои ноги, Анечка, загорели-запылали. И заглядывать не пришлось, чтобы понять, что и там струится горячая кровь и разодраны острым льдом хлопчатобумажные чулки. Обнялись мы, две Анны, да повели друг друга к деревне. Благо ее уж с пригорка-то и видно стало.
Бабушка затихла, посмотрев не то что мимо меня, а словно сквозь годы, переживая ту ночь и тот день. Мне же хотелось узнать, чем закончилась история.
— Бабушка, — осторожно позвала я, — расскажи, как вы тогда домой пришли, не заболели ли и трактор-то смогли отремонтировать?
— А что бабам сделается, внученька? До дома уж почти без сил дошли. Одежду просушили, раны промыли. Сестра меня шалью маминой укутала, да я и пошла трактор починять. Скоро посевная, а она не спросит, у кого что болит.
Вздохнув, бабушка посмотрела прямо на меня и спросила:
— А что ж ты, такая обычно внимательная, не спрашиваешь, почему я так точно дату запомнила, 10 марта?
— И правда, бабушка, по-чему?
— Почему-почему… Мы когда с Аннушкой на пригорке-то стояли, кровь унимали, она мне и сказала, что ангел-хранитель нас от смерти уберег, одними ногами изрезанными да простудой отделались. Именины наши одиннадцатого марта. День мученицы Анны Благовещенской. Ты вот, Анечка, теперь понимаешь, почему не день рождения мне так дорог, а именины?
Теперь я понимала, да…
…Время в пути летит незаметно, если ты пассажир комфортабельного автомобиля. Подъезжая к пекарне, я знала, что, помимо торта, подарю бабушке икону святой Анны Благовещенской. Преображенский собор совсем рядом, надо лишь выбрать и купить нужную икону.
Но оказалось, что подарок в тот день ждал и меня. Не успели мы приехать к маме и бабушке и отдать свои гостинцы, как бабушка позвала меня в свою комнату и, поцеловав, вручила икону Анны-пророчицы. Это святая, чьи именины приходятся аккурат на 22 декабря. Я заплакала, сев рядом с бабушкой, слов нет совсем.
— Что ты, милая, успокойся. Почитай мне лучше, не плачь. Давай опять твоего Астафьева, что ли. Только про войну не надо. Сегодня лучше про Левонтия с Васеней его непутевой и Саньку да про Витьку. Помнишь, как ты совсем маленькая читала да удивлялась, откуда это Астафьев всё про наших соседей знает, только имена другие пишет. Расскажи, как они песню про обезьянку пели.
…Этим летом моей бабушке Анне, Журба Анне Владимировне, исполняется 100 лет. Самая старшая прихожанка абаканской церкви преподобного Серафима Саровского. Труженик тыла, вдова ветерана Великой Отечественной войны.
Анна МАЛЫХИНА