Хватит криков и всего остального, давай передохнем, бабушка, уснем — утро вечера мудренее, ты же сама говорила; вот только утро для нас с тобой в последнее время совсем разное, давай расскажу, о чем буду думать я, когда проснусь после всей этой инфернальной канители. Вспоминая «Би-2»: «Сколько воды утекло, и теперь все равно — что кровь, что вино…» В общем, я, пожалуй, начну.
Пролог
Ты этого не прочтешь, бабушка, но я знаю, что тебе не все равно, ты априори радуешься, когда твой внук публикуется, раскрывает талант и выплескивает слова на бумагу — ты сто лет весело подмечала, что я похож на мужа твоего, моего дедушку: такой же нерадивый человек, но писатель перспективный. Ба, я ведь написал книжку, говорил тебе об этом, а ты почти ничего не сказала тогда, кроме той колкой фразы: «Напиши еще одну…» Ты ее никогда не прочитаешь, я знаю, потому что не интересно тебе, и знаю, что это не потому, что она плоха, а просто так, не хочешь. В общем, тебя сложно порой понять. Последние почти десять лет ты сама не своя: мало себя помнишь. Поэтому давай попробую вспомнить тебя я.
Глава первая
Тогда мне было пять. Желтоволосый ребенок с острыми ушами забирался на березку в своей ограде, когда ты приехала, и он спрыгнул, побежал к тебе в объятия.
Ты тогда приехала, чтобы забрать нас в Кызыл. Вы с мамой это давно решили, а нам не сказали. В тот день она плакала, моя маленькая сестренка тоже плакала, а я… я рыдал пуще всех и помахал рукой моему отцу (он вспомнит потом через двадцать лет, что тогда я не махал вовсе, не плакал, а проклинал его из автомобильного окна, хотя этого, уверен, не было — он лукавит, не мог же я быть таким дураком).
До сих пор не знаю, зачем это было делать — забирать нас. Ты решила влезть в жизнь своей дочери; «отец-тиран» бил нас, пинал маму, а я как-то влетел в морозильную камеру нашего холодильника — все это правда. Но мои родители были детьми. И что ты внуков забрала к себе, в столицу Тувы, не решило проблему нашей будущей жизни. Мне кажется, даже стало хуже. Кажется, не нужно было лишать мальчика отца — может быть, я хотел стать автомехаником, а не писателем.
Ты не подумай, я все равно тебя люблю и помню твою улыбку и твои легкие усики, как в «Темных аллеях» у Бунина — в то время они особо бросались мне в глаза и нравились. Боже, я знаю, что ты любила нас, вот только твои решения отложились лексической дугой на страницах моей прозы, жизни моей. Все отражается, но не подумай, я тебя за них не виню. Помнишь, в первый год моего проживания в городе меня встретил Енисей, встретили гастрономы и пятиэтажные дома. Я радовался, помнишь?
Как ребенок. Я и был ребенком.
В то время мы с мамой скучали по природе, я хныкал, и как-то ты нас собрала всех сходить на берег полноводной нашей. Пожарить сосиски на костре, как мы обычно делали это в деревне. Тогда был единственный раз, когда на моих глазах ты бегала — мы с тобой соревновались, кто быстрее до речки доберется. Я тебя перегнал, конечно, но ты дала мне попотеть, это точно. Так неслась — как ветер, как скакун, ей-богу.
Тот день, лет двадцать назад, я помню до сих пор. Благодаря тебе.
О, а помнишь, как я плакал, когда вы с мамой уходили на работу — ты в бухгалтерию местной газеты, а мама… не помню куда, она так часто в то время меняла работу, пока не надела погоны уже окончательно, помнишь? Я не понимал, как работает наш дверной замок, не мог выйти, чтобы пройти половину города и добраться до твоей редакции, потому скучал, потому боялся оставаться взаперти.
А вот сестренка не боялась — даже успокаивала меня, говорила, что вы обе придете вечером. И вы приходили. Абсолютно всегда. Ты приносила нам бананы, яблоки — я очень их любил, ты это знала. А твоя редакция меня, видимо, не очень жаловала потом — я так часто вам звонил, всех там достал. Но это уже никто не вспомнит сейчас, кроме меня.
Ты этого точно не вспомнишь.
Но ты точно помнишь, как пять лет подряд стучала по моим ладоням линейкой, чтобы я решал математику правильно, а не глупо, как ты говорила — столько слез поглотили мои тетрадки в то время… Ты хотела, чтобы я понимал, как работают цифры, говорила, у меня к ним талант. Может быть, но я давно уже к ним не притрагивался. Ты больше сорока лет работала бухгалтером, а я только семь лет пишу слова.
Прости, твою мечту я никогда не выполню. Не буду цифрами жить.
А когда я подрос, был уже классе в десятом и начал читать книжки, ты часто приходила ко мне на кухню. И, о, как мне нравились эти волшебные спокойные ночи за книжкой — в доме все сопят, жизнь на паузе, а я живу в мирах Лавкрафта или Эдгара По; или эти воскресные утра в постели, когда теплый сноп солнечного света нагревает настенный ковер и выхватывает частички пыли в пространстве, тогда обычно пахнет твоей выпечкой из кухни, помнишь, ты месила тесто для булочек, читая молитвы — мне было смешно их слышать, признаюсь, но какая твоя выпечка была все-таки вкусная!
Я так по ней скучаю, ба.
Глава вторая. Последняя
А потом случилось несчастье. Когда я уехал в университет, ты заболела гриппом — тебе было около шестидесяти. Осложнение. Хронический артрит — все кости болят, ты испытываешь постоянную боль, лежишь, плачешь, но таблетки пьешь. Мы говорим тебе: ходи, главное — заставляй себя двигаться, не лежи лежнем, чтобы мышцы твои не одеревенели, а боль в костях не заполнила все твое существование.
Ты пыталась первое время, мы признаем, но быстро сдалась. Почти сразу же.
Бабушка, ты просто всех нас замучила — та самая сильная женщина, которую я помню; которая работала всю свою жизнь, всегда находила лучший путь к решению проблем, была трезва всю жизнь и сильна духом, сломалась на моих глазах меньше чем за сто дней. И вот это уже сломало меня. Но я выбрался.
Хочу признаться, что недолюбливал тебя в последние годы, хотел, чтобы ты замолчала, чтобы прекратила плакать и молить нас закончить твои страдания. Сколько можно, ей-богу! И вот два года назад случился твой первый инсульт. Ты знаешь, что в нем я виню себя, ведь именно я предпочел сон в то утро прогулке с собакой, поэтому ее вывела ты, а это для тебя стресс. Ты слишком любишь божьих существ, чтобы заставлять их страдать, и тогда переживала за собаку больше, чем за саму себя. Вот только сердце твое не выдержало активной прогулки, и уже ночью случился инсульт.
Ты стала еще хуже — совсем сдалась, а твои мольбы о конце страданий только участились, я не выдерживал, мама не выдерживала. Пока ты лежала на кровати эти годы, твоя внучка окончила колледж и теперь работает в Абакане. Пока ты лежала на кровати, я успел бросить университет, обойти всю страну с рюкзаком, а сейчас зарабатываю текстами.
А на днях мне позвонила мама и сказала, что у тебя уже второй инсульт.
Она боялась мне об этом говорить днем, потому что я на работе, поэтому звонок был вечерний. И после него я не смог уснуть. Не знаю, что о тебе сейчас думать — я помню тебя и активной, помню и болезненной. Мы не виделись почти восемь месяцев, но голос твой не забыл до сих пор. И единственное, что меня сейчас волнует: а поцеловал ли я тебя тогда, в последний раз, перед своим отъездом в Абакан? Не помню. Прости меня, многие не могут похвастаться, что в их жизни есть бабушки и дедушки, а я могу.
Спасибо тебе за это, я люблю тебя. Но уже ни на что не надеюсь.
Владислав КОНСТАНТИНОВ
Фото из открытых источников