Мой дорогой читатель, знаю, что тема, которую сейчас здесь буду расписывать, тебе вряд ли придется по душе, но кроме тебя мне некому высказаться, уж поверь. Это, к слову, о сожалении. Если ты читаешь мою колонку «Поколение NEXT» давно (уже почти год, как я ею занимаюсь), можешь догадаться, о чем далее пойдет речь. Примерно раз в месяц я пишу о своей тоске, о любви, которая меня покинула, или о чем-то еще, что, увы, мое сердце больно ранит. От этого никуда не деться. Ни мне. Ни вам. И в этот раз — точно так же. Мое письмо — мой эрзац. Всю свою жизнь я меняю любовь на боль, а боль выплескиваю на бумагу. У меня по-другому не бывает. Кстати, «Х» — это «химера».
Синекдоха
Знаешь, ты ведь меня знаешь. По-особенному и как никто другой — постоянный читатель раскусывает личность, как орешек. Или он читает меня на страницах газеты «Абакан», или наблюдает за мной на городском телеканале, слышит мой голос по радио. Я везде. И везде почти настоящий. А самый настоящий я — здесь. В тексте. И будьте уверены, если читаете колонку Владислава Константинова, вы узнаете очередную тайну из моей жизни, узнаете, что у меня на душе.
Вы — вуайеристы. Я — литературный эксгибиционист.
Только что полученная мною травма — любовная неудача. Горестное горе, печаль, которая глубоко тронула — потому как я, кажется, был влюблен. Грустно. Влюблен в третий раз в жизни. Уже смешно. Подумать только, за последние семь лет я так проникался девочкой только три раза — и проникался так, что осадок оставался и выплескивался из моей чаши. А чашу эту я снова наполняю. И снова потом будет она опустошена. Намылить-смыть-повторить.
Потому как я, как и все мы, верю в истинное счастье двух влюбленных, для которого не нужен третий человек — и никто другой не нужен. В первый раз, когда моя чаша была опустошена, виной послужило предательство. Этакий несчастный случай в университете. Увечье, которое разорвало изнутри.
Оно оторвало меня от той категории нормальных людей, которая казалась мне нормальной. Я жил живым мертвецом, скупым кусочком сознания. После опустошения с дикой силой попер поток несчастий, которому, кажется, не было конца. Но он был — и случился. Я начал путешествовать, и в конечном итоге написал о страданиях книгу. А после этого ожил.
Истина — в страданиях
Кто-то сказал, что без предрасположенности к меланхолии, к которой я так часто прибегаю в своих текстах, не существует самого сознания — жизни. Ибо, как мне кажется, только в такие моменты я поистине живой, когда пишу; пишу, о чем душа болит, и каждый раз делаю это по-разному, потому как повторы меня погубят, ведь их и так полно в повседневной жизни.
Полагаю, скорбь моя — теневая сторона философии. Мрак — мое кредо. Я совсем чокнулся. И Пабло Неруда, чилийский поэт, писал, что его взгляды на жизнь — драма и романтика. И слова, что не вышли из глубин чувств и ощущений — не настоящие априори и не имеют к автору никакого отношения.
Второй раз, когда моя чаша был опустошена, виной послужила неудачная встреча. Наша с ней. В той истории были еще ее муж и ребенок. Они остались дома, а мы жили вдвоем в чужом для нас обоих городе. После Рубикона нарастающей любви был упадок — она вернулась домой. Я уехал в Санкт-Петербург и бился головой о стену, скулил и молился о свободной минуте, чтобы начать писать, ведь только так, как уже было ясно в первый раз, смогу избавиться от черного червя, что пожирает мне душу. Моментов покоя тогда не было почти полгода. За полгода я не написал ни строчки. Это жуткая трагедия.
Еще один рывок
Еще пару недель назад, как обычно, простодушно размышляя о своей жизни, печатая текст для этой колонки, я думал, что в моей жизни наконец все пошло по плану. Наконец наладилось. Осколки склеились, а песня заиграла снова, и пластинка более не заедает.
Но, очевидно, не могло это долго продолжаться — как только я об этом написал, сгустились тучи. И с девочкой моей мы стали ругаться. Причем совсем без повода — мы говорили друг с другом, пытались понять, о чем и что происходит, но слова были неясные, и подступало чувство, будто нас обоих подменили. Все в миг.
Мы как будто вовсе и не мы теперь. Ее мысли — новы. Мои — давно забытые старые, от которых так старался избавиться после первого опустошения чаши. Но я не знал прежде, что с девушкой не только нельзя спорить, мириться даже не стоит — если ссора началась, готовься к худшему сразу.
Этот поток, бесконечный поток непонимания, обид из пустот ее космоса и прочих личных проблем не остановить. Буковски писал, что женщины могут любить искренне и глубоко, но потом что-то у них внутри переворачивается. И они спокойно могут смотреть, как ты лежишь в канаве, сбитый машиной, и плевать им на тебя.
На днях был первый случай, когда я расстался с любимой вот так просто — во мне все еще теплится надежда, что она вернется в мою жизнь; мне снятся сны, где она рядом со мной сопит на подушке; слышен ее смех, и я улыбаюсь от ее улыбки. Вот только ничего этого нет в моей жизни. И стоит смириться.
И, кажется, на этой неделе был первый раз, когда я спокойно наблюдал, как уходит от меня моя любовь, а потом тихо уснул и снов не видел. Проснулся в печали. Но, кажется, она была фоном — этакой фантомной болью, которую чувствуют люди, когда у них отобрали что-то привычное.
Вот только в этот раз я, кажется, пришел к своей возлюбленной уже с пустым сосудом, потому что сейчас уже я не чувствую утраты. И страдать мне лень. Не хочется верить, что я сломался. Надеюсь, повзрослел.
Владислав КОНСТАНТИНОВ