Наталья Петровна устала. Ей казалось, что она превратилась в ломовую лошадь, а то и клячу, тащившую телегу жизни, нагруженную каждодневными проблемами, пьющим мужем, детьми, раскрывающими рты только для еды и постоянных просьб: «Дай, дай, дай денег, купи «тряпки»». А тут еще и мать сломала ногу.
Тяжело вставая рано утром, она все делала по дому механически: ухаживала за лежачей больной матерью, варила еду, кормила семью. Наталья Петровна – «челночница», торгует на рынке. До нынешнего капитализма она была инженером-проектировщиком при социализме. Потом инженеры стали не нужны, предприятия закрывались, люди увольнялись. Пристраивались где кто, чтобы как-то выжить. И вот Наталья Петровна стала торговать.
Сегодня торговля шла плохо. Несмотря на то, что «метила» товар деньгами, вырученными от продажи кофточки, покупатели проходили мимо, редко останавливаясь около пестрящего ряда разложенных, развешенных вещей.
– Ну, слава богу, один затормозился, – подумала радостно Наталья Петровна, улыбаясь «американской улыбкой» мужчине лет сорока, присмотревшему себе футболку.
Расплачиваясь за покупку, он явно не хотел уходить. Постепенно разговор с «Как нынче покупают?» перешел на воспоминания прошлой «советской» жизни.
Расспросив Наталью Петровну о ее бывшей профессии, семье, сам начал рассказывать о себе, внимательно всматриваясь в лицо своей собеседнице. Наталья Петровна не всегда выдерживала пристальный взгляд серых больших глаз своего знакомого. Его мягкий голос, черная бородка и усы, густая шевелюра под кепкой почему-то сразу вызывали к нему доверие.
– Я художник, – информировал Наталью Петровну мужчина. – Звать меня Константин Власович. А вас?
Нехотя, но Наталья Петровна ответила. И чего все расспрашивает, интересуется? – Наталья Петровна застегнула кофточку на груди зачем-то. И стала поправлять свой товар, искать пылинки и складки на нем.
«Что я разволновалась, как молодая. А ведь и вправду еще молодая, хоть и поношенная жизнью».
– У меня мастерская здесь недалеко. И потом, мне нравятся ваши глаза, руки. Может попозируете? Мне для картины такой образ нужен, – предложил вдруг Константин Власович.
– Да что во мне такого интересного: женщина как женщина, – Наталья Петровна опустила глаза, засмущавшись. – Кругом столько красивых женщин, девушек.
– А вам говорили, что вы красивая женщина?
– Вы находите? – Наталья Петровна улыбнулась. Ее глаза засветились светом открытия себя, щеки зарделись. Спохватившись, бросила: – Я подумаю.
– Тогда вот вам телефон и адрес, если захотите. Я за вами могу прийти. Час, два попозировать. Я могу заплатить.
– Да что вы, какая плата. Если смогу, и бесплатно можно. Хотя… я так занята. Кто торговать-то за меня будет?
– Да ты, Наталья, не беспокойся, а мы за тебя поторгуем, последим за твоим товаром! – подговаривали соседки по ряду.
Весь день Наталья Петровна размышляла: «Что хочет этот художник? А может, действительно я ему понравилась? Ну не маньяк же он сексуальный. Не похож».
Дома ждали ее сплошные неприятности: сын что-то натворил в школе, вызывала классный руководитель; Маринка, дочь, психовала, периодами плакала. Все попытки узнать от чего не привели к прояснению причин: не то влюбилась безответно (все-таки пятнадцать лет), не то поругалась с кем. Уроки учить никто не собирался. Выманив у Натальи Петровны положенные на пиво деньги, муж успокоенный возлежал на диване, читая прессу. Мать периодами стонала, вздыхала и просила скорой смерти.
Наталья Петровна, переделав все необходимые дела по дому: постирав, наварив еды, убравшись, – сидела в кресле, приходя в себя от дебатов с близкими, ощущала непреходящую усталость в теле, а главное в душе.
– Что за жизнь у меня, голýба? Когда-нибудь просвет будет? – тут она вспомнила о встрече с художником в торговом ряду, и ей стало теплее и радостнее.
– А может, и вправду сходить? Не съест же он меня – порисует.
На другой день, торопясь и волнуясь, она тащилась со своими сумками товара на рынок, раскладывая их механически на своем отведенном (оплаченном) месте. И… чего-то ждала необыкновенного. После обеда, отведав надоевшую ей китайскую лапшу и напившись из термоса чаю, отпросилась у соседок ненадолго сбегать к телефонной будке и, позвонив по написанному на клочке бумажки телефону художнику, услышала его голос:
– Наталья Петровна! Я вас жду, приходите.
Поднимаясь на верхний этаж высотного дома в мастерскую, где он работал, она волновалась: что я делаю?
Ее сомнения развеялись, когда постучалась в указанную в адресе дверь: он стоял в проеме двери улыбающийся, приветливый и пропахший запахами искусства.
Стены комнаты с высокими потолками были увешаны незаконченными холстами, картинами, в которых всеми цветами радуги светились буйные краски жизни: цветы, женщины, натюрморты, пейзажи.
Наталья Петровна остолбенела. Она прожила, как ей казалось, значительную часть жизни, но ничего подобного не испытывала. Ей нравился рабочий беспорядок мастерской, запахи масляных красок, разбавителей, скипидара, как будто это были приятные запахи духов. Напоив гостью чаем с печеньем и недорогими конфетами, он усадил ее в старенькое кресло и начал писать. Во время сеанса говорили о жизни, о погоде, об искусстве. Наталье Петровне было хорошо. Куда-то исчезли все заботы и проблемы проживаемой жизни, и она наполнилась новым, необыкновенным, чарующим смыслом.
– Давайте перейдем на «ты», – попросил Константин и медленно, с надеждой произнес: – Наташа.
Она услышала в своем имени мелодию и улыбнулась в знак согласия. Иногда он просил ее смотреть ему в лоб. Ей нравился его широкий лоб, волосы, усы, борода, даже вымазанная краской клетчатая рубаха, его фигура, сильные мускулистые руки. Все! Она уже не опускала глаза, когда он долго всматривался в ее черты. Легкая истома и оторопь затмили звучащие внутри «звонки»: тебе же надо на рынок, там твои тряпки, которые надо продать, купить продукты для семьи, накормить ее.
– Мне не хочется тебя отпускать, Наташа, портрет обещает быть хорошим.
Она встала и, подойдя к холсту, обомлела: на нее смотрела другая Наталья – она и не она. В ее взоре было столько мечты, неизбывного ожидания любви. Это была женщина любящая, красивая, неповторимая. Даже краски какие-то особые в фоне, в лице, в руках, в платье.
– Это я? – спросила она художника.
– Это только тропинка к тебе. Впереди образ, который потрясет мир не менее Джоконды, – ответил он ей.
Весь вечер она занималась домашними делами как в тумане, даже суп пересолила и высыпала весь стиральный порошок в белье, когда замачивала его. Мать напоила водой без лекарства. На просьбы детей отвечала с улыбкой, чем вызвала у них на лицах выражение недоумения. Мужу дала на пиво сверх нормы, после чего он отложил газеты в сторону и рванул к киоску.
Ночью Наталье приснился сон, где она позировала Константину в своем самом любимом платье, сидя среди полевых цветов.
– Боже, я к нему хочу. Он манит меня, – подумала она, и, соскочив с постели, со вздохом посмотрела на своего заросшего, перегаром дышащего мужа. Быстро переделав все дела, нагрузилась сумками и заторопилась к автобусной остановке. Без пререканий с кондуктором заплатила за провоз багажа, с нетерпением ожидая, когда она окажется на «своем» рынке.
Соседки пытались сально шутить по поводу ее вчерашнего отсутствия, она улыбалась, рассказывая им какие-то небылицы.
Весь день всматривалась в проход между рядами – не появится ли художник. Но его не было, к тому же погода испортилась. Напросившись к знакомому торговцу мехами, чтобы оставить до утра свои сумки в его контейнере, Наталья позвонила Константину. Он ответил, что ждет ее на сеанс к себе. Накупив закусок и взяв с собой бутылку вина, поспешила на встречу с художником. Он ждал.
За окном лил дождь, а они ужинали, пили вино. Константин даже немного творил: все больше и больше оживал портрет в бело-желто-сиреневых тонах.
Наталья ждала любви, и это было ответно. Она уже не скрывала своих желаний. Было ощущение, что она растворилась среди сонма красок, тонов, бликов в этой прекрасной, как ей уже казалось, мастерской, в объятиях художника. Она понимала, что не первая позирующая и отдающаяся ему всецело. Но она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось быть с ним.
Наталья Петровна возвратилась в свой дом к детям, больной матери, подвыпившему мужу, но в грезах она была у него, у Константина. В каком-то вихре ощущений, желаний, радости, ожидания перемен в жизни пронеслась неделя, наполненная встречами, безумной страстью, где все было дозволено, все было можно. Счастье!? Это счастье, испугалась и обрадовалась Наталья Петровна. Она даже боялась мысли, что когда-нибудь это кончится. Константин писал Наталью нагой, как у Гойи.
– Ты моя любимая Маха, – при этом Маха-Наталья возлежала среди цветов. Константин внимательно рассматривал прелести Натальи, пытаясь передать их на холсте. Его улыбка разогревала долго спавшую природу Натальи. Она, как Маха, поманив Константина пальчиком, ощущала себя герцогиней, красавицей, любимой.
Однажды, не позвонив и не предупредив художника о своем визите, Наталья решила сделать сюрприз. Купив фруктов, вина, хороший одеколон Константину в подарок, она постучала в двери мастерской. Там раздавалась музыка, женский смех. Потом все стихло. Она хотела уйти, но желание еще раз его увидеть не давало возможности оторвать ноги от пола.
Чуть приоткрылась дверь, и удивленное лицо художника с всклокоченной головой застыло в немом вопросе. На диване лежала другая счастливая и загадочная «Маха».
Александр УРАНОВ
